ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

О ЗНАКАХ ПРЕПИНАНИЯ И НЕ ТОЛЬКО

Место для запятой. IV строфа IV главы «Евгения Онегина» в числе первых 6 строф данной главы не была включена поэтом в роман, а была опубликована отдельно в пятой части журнала «Московский вестник» в октябре 1827 г. На сегодняшний день выглядит она следующим образом.

Дознался я, что дамы сами,
Душевной тайне изменя,
Не могут надивиться нами,
Себя по совести ценя.
Восторги наши своенравны
Им очень кажутся забавны;
И, право, с нашей стороны
Мы непростительно смешны.
Закабалясь неосторожно,
Мы их любви в награду ждём.
Любовь в безумии зовём,
Как будто требовать возможно
От мотыльков иль от лилей
И чувств глубоких и страстей!

Черновые варианты двух первых строк

Увидел <я> что меж собою
а. Они принуждены в уме
б. Своей привычке изменя
в. Приговорят свою любовь
г. Ценя по совести <нрзб.> себя
д. Себя избрав
е. Порокам сердца изменя
ж. Порокам мыслей изменя
з. Сердечным тайнам изменя

А вот строки из не включённой в роман III строфы той же главы:

Но я заманчивой загадкой
Не долго мучился украдкой…
Наскуча мной оне
Шепнули сами слово мне

Черновые варианты четверостишия

Меня заманчивой загадкой
а. Они мне сами помогли
б. И сами помогали они

Что можно вычитать из черновых вариантов. Ценя себя по совести, дамы, связанные круговой порукой, вынуждены утаивать свою сердечную тайну от любящих их. Открыв её – изменив привычке таиться – дамы рискуют приговорить свою любовь: то есть, раскрытие тайны чревато потерей мужской любви. Эта потеря и есть приговор. О самой тайне – имя которой Равнодушие – Александр Сергеевич говорит открытым текстом в трёх последних строчках IV строфы (строки эти могли бы послужить эпиграфом к «Соловью и розе»). И всё же настойчивому – докучливому – автору, снедаемому их загадкой, дамы тайну открывают, причём делают это сами. В связи с изложенными соображениями рассмотрим пунктуацию четырёх первых строк строфы.

Дознался я, что дамы сами,
Душевной тайне изменя,
Не могут надивиться нами,
Себя по совести ценя.

Смысл этой редакции в том, что «дамы сами не могут надивиться нами». Но, при переносе запятой возможен и иной вариант:

Дознался я, что дамы, сами
Душевной тайне изменя,
Не могут надивиться нами,
Себя по совести ценя.

Этот вариант, на мой взгляд более коррелируется с пушкинскими «Шепнули сами слово мне» и «Они мне сами помогли».

В примечаниях к IV главе «Евгения Онегина» Владимир Набоков пишет: «Пушкин благоразумно исключил первые шесть строф полулирического, полудидактического, а в целом посредственного рассуждения о женщинах, которые открывают четвертую главу». Но, во-первых, определения «благоразумие» и «посредственность» не имеют к Пушкину никакого отношения. Во-вторых, если бы Пушкин счёл эти строфы «посредственными» – читай «глуповатыми» – то он бы их обязательно ввёл в роман. Может быть, наоборот: строфы изъяты потому, что поэту не удалось скрыть под покрывалом простоты всю серьёзность размышлений, порождаемых прекрасным полом. По нынешним временам за эти строфы его бы непременно обвинили в сексизме и лишили звания «солнце русской поэзии».

Двоеточие или запятая. Начиная со второй публикации стихотворения «Я помню чудное мгновенье…» в 1829 году и до сего дня его 5-я строфа выглядит следующим образом:

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Но, не кажется ли вам, что в данном случае двоеточие выглядит чрезвычайно несуразно. Ведь, если второе предложение строфы разъясняет первое или указывает на причину того, о чём говорится в первом, то при чем здесь союз «и»? Применив двоеточие по аналогии с первой строкой первой строфы стихотворения, не пошёл ли корректор против норм языка, согласно которым в этом месте должна стоять запятая. Этому вольному обращению со знаками препинания есть объяснение. Двоеточие, хоть и неуместно, но позволяет втиснуть в стихотворение известную каждому школьнику историю встреч Пушкина и Керн: в 1819 году Пушкин и Керн встречаются в Петербурге, после непродолжительного знакомства расстаются, летом 1825-го вновь встречаются в Тригорском. То же и в стихотворении: первая встреча с Керн – жизнь озарилась неземным светом, расстались – свет погас, но вот новая встреча – и опять пробуждается пушкинская душа, и возвращается вдохновение. С запятой же данная последовательность рушится, возникает абсурд: не возвращение Анны Петровны пробуждает душу, а пробуждение души стимулирует возвращение Анны Петровны. Это и в самом деле сумасшествие… И невдомёк корректорам (или редакторам?), что стихотворение может быть посвящено не А. П. Керн, а кому-то другому. Например, Музе. Данная смена адресата ставит всё на свои места, и запятая в конце строки при такой интерпретации оказывается к месту: с ней, с запятой, пробуждение души стимулирует не возвращение Керн, а возвращение Музы. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что здесь излагаю, ибо при первой публикации в 1827 году в конце первой строки анализируемого четверостишия было напечатано не двоеточие, а запятая, за которую я так ратую.

Душе настало пробужденье,
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.⁶⁰

Что же до двоеточия, то, придав произведению эротически-биографическую окраску, оно лишило его поэтической образности и философской глубины. Оно – результат избыточного знания, которым отягчены специалисты: знания того как развивались взаимоотношения Пушкина и Керн. Вообще воображение – фантазия – птица очень пугливая: ему претят чрезмерные знания, но и без знаний оно не взлетит.

Эта птица игрива, легка, весела.
У нее для полета два разных крыла,
Хоть и равных по сути. Названия
Их известны: Незнанье и Знание.
Но парить невозможно в эфире,
Если к крыльям привязаны гири:
Камнем вниз, и напрасны стенания
(Гири, те же имеют названия).⁶¹

Двоеточие или точка с запятой. Случилось так, что я, мало верящий в чудеса, вдруг осознал, что отдельные чудеса возможны. Произошло это обращение благодаря Александру Сергеевичу Пушкину и Василию Андреевичу Жуковскому, которые самолично довели до меня, что тайнопись есть творческий метод первого из них. Я уже писал о том, как прочитав «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», был не в состоянии уразуметь как тот, кто был и остается «солнцем русской поэзии», мог начать произведение со строчек, лишенных всякого смысла.

Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный

Смысл появился после того, как в первую строку вместо «не спится» было поставлено «не пишется», а вместо «нет огня» – «нет вдохновения». И вот, в 2014-м дополняя рукопись 2003 года и кое-что меняя в ней, я «открыл» 9томпушкинскихпроизведений, изданный в 1841 году под редакцией В. А. Жуковского⁶² и нашел, наконец, то, чего уже и не надеялся найти. Первые две строчки «Стихов», выглядели совершенно иначе, чем в нынешних изданиях:

Мне не спится, нет огня:
Всюду мрак и сон докучный

В этом варианте двоеточие означает, что вторая строка разъясняет первую, и мы в результате разъяснения понимаем, что мрак и докучный сон жизни не дают возгореться вдохновению и не способствуют погружению в творческий сон.

За данное двоеточие отдельная благодарность Василию Андреевичу Жуковскому. Он поставил его только потому, что знал о пушкинской игре. Если же о ней, об игре этой, не известно – двоеточие может вызвать только недоумение. И в дальнейшем именно по незнанию редакторы «правили» поэта, заменив его «бессмысленность» на свою «осмысленную» точку с запятой. И хоть это не делалось специально, результат правки печальный: пушкинская гениальность превратилась в простоту редакторов.

В 1908 году В. И. Чернышев в статье «Поправки к Пушкину» разбирая опечатки в «Разговоре книгопродавца с поэтом», «Евгении Онегине» и «Повестях Белкина» писал следующее: «Опечатки в сочинениях знаменитых писателей – большое и не всегда поправимое зло… Недостаток <---> внимательности может явиться причиной того, что сочинение великого писателя в тысячах книг будет повторяться с той или другой опечаткой, которая, как необличенный самозванец, перейдет в хрестоматии, в цитаты, в грамматические примеры и т. д. Нечто подобное произошло и с сочинениями Пушкина». Не знаю, можно ли отнести приведённые мной примеры к опечаткам, но то, что применённые знаки препинания появились в результате невнимательного чтения пушкинских произведений, сомнений не вызывает.

Невнимательное отношение к пушкинским текстам можно увидеть и в следующем. Стихотворение «Она» при первой его публикации⁶³ выглядело следующим образом:

Она
«Печален ты; признайся, что с тобой».
– Люблю, мой друг! – «Но кто ж тебя пленила?»
– Она. – «Да кто ж? Глицера ль, Хлоя, Лила?»
– О, нет! – «Кому ж ты жертвуешь душой?»
– Ах! ей! – «Ты скромен, друг сердечный!
Но почему ж ты столько огорчен?
И кто виной? Супруг, отец, конечно…»
– Не то, мой друг! – «Но что ж?» – Я ей не он.

В «Сочинениях А. С. Пушкина» под ред. П. А. Ефремова (СПб. 1880—1881) курсив был упразднен. В сегодняшних изданиях местоимение «Она» в третьей строке набрано обычным шрифтом, все остальные местоимения – курсивом. Только по простоте душевной можно верить, что Александр Сергеевич абсолютно бесцельно выделил курсивом местоимения третьего лица. Чем же так важны для поэта два героя, что он выделяет курсивом местоимения Она и Он и Ей. В глаза здесь бросается то, что Она противопоставлена Глицере, Хлое, Лиле, то есть, женщинам. Об этом же противостоянии читаем и в «Онегине», и в «Разговоре книгопродавца с Поэтом».

Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?

Чей взор, волнуя вдохновенье,
Умильной лаской наградил
Твое задумчивое пенье?
Кого твой стих боготворил?»
И, други, никого, ей-богу!..
………………………………..
…Прошла любовь, явилась муза…
«Евгений Онегин»

Книгопродавец
Ужели ни одна не стоит
Ни вдохновенья, ни страстей,
И ваших песен не присвоит
Всесильной красоте своей?

Поэт
Там сердце их поймет одно…
…………………………………..
…Ах, мысль о той души завялой
Могла бы юность оживить
И сны поэзии бывалой
Толпою снова возмутить!..
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви!

Он и Она – герои пушкинской «Русалки»: Князь поименован местоимением (с прописной буквы) в черновиках драмы, Русалка – в самом тексте. О Ней и о Нём речь идёт в стихотворении «Любовь одна – веселье жизни хладной…»

Пускай она прославится другим,
Один люблю, – он любит и любим!..
Люблю, люблю!.. но к ней уж не коснется
Страдальца глас; она не улыбнется
Его стихам небрежным и простым.
К чему мне петь? Под кленом полевым
Оставил я пустынному зефиру
Уж навсегда покинутую лиру,
И слабый дар как легкий скрылся дым.

Из этого отрывка становится очевидно, что она есть Муза, он – Поэт. В данном случае Александр Сергеевич, огорчённый потерей способностей к сочинительству – скорее всего, воображаемой – уступает пальму первенства другому. О первых же встречах Музы и Поэта – Её и Его – мы узнаём из LIII строфы VII главы «Евгения Онегина», где Муза-Татьяна, задыхаясь в светской суете, воскрешает в памяти свидания с персонажем, которого Пушкин определяет всё тем же местоимением «он», причём даёт это местоимение курсивом –

Шум, хохот, беготня, поклоны,
Галоп, мазурка, вальс… Меж тем,
Между двух теток у колонны,
Не замечаема никем,
Татьяна смотрит и не видит,
Волненье света ненавидит;
Ей душно здесь… она мечтой
Стремится к жизни полевой,
В деревню, к бедным поселянам,
В уединенный уголок,
Где льется светлый ручеек,
К своим цветам, к своим романам
И в сумрак липовых аллей,
Туда, где он являлся ей –

а буквально через 2 строфы – в I строфе VIII главы – узнаём, как Пушкину ровно в том же месте стала являться Муза:

В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.

Я не задавался целью провести ревизию знаков препинания, взяв за основу первые пушкинские издания, не ставил задачи отыскать все, что было в этих публикациях набрано курсивом, как и все то из этого курсива, что впоследствии редакторы,«усовершенствуя» поэта, ликвидировали. Возможно, кто-то такую ревизию и проведёт, я же хочу сказать следующее. Подмены – вне зависимости от того, преднамеренные они или непреднамеренные – являются серьёзным ударом по творчеству Александра Сергеевича Пушкина, ибо они игнорируют то огромное значение, которое поэт придавал каждому слову, каждой букве, каждому знаку.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Воображение у специалистов, работающих с текстами Пушкина – корректоров, редакторов, профессиональных пушкинистов – как и у каждого представителя рода человеческого, конечно же, есть. Но, в своей работе они обязаны руководствоваться правилами пунктуации, в то время как пунктуация Александра Сергеевича в отдельных случаях находится в прямой зависимости от полёта его фантазии: примеры, приведённые в предыдущей главке, это подтверждают. И в этих случаях специалисты не помогают, а запутывают. Выход из подобных ситуаций у читателя один: без посторонней помощи окрылять своё воображение вдумчивым чтением пушкинских текстов.

…Тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его…
______________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

63. Там же. С. 396.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>